Имя этой женщины в Узбекистане известно каждому, кто хоть немного интересуется происходящим за рамками своего повседневного существования. Подробно о жизни и деятельности одного из самых отважных защитников прав человека, руководителя неофициального «Правозащитного альянса Узбекистана», – в интервью, которое взял у неё журналист Сид Янышев.
***
Елена Урлаева, Ташкент, 2007 год
Наш разговор происходит в ее «штаб-квартире», где она живет вместе со своей семьей и где круглосуточно работает «горячая» телефонная линия по оказанию помощи людям, попавшим в беду.
– Елена Михайловна, расскажите немного о себе, о ваших близких…
– Я родилась в 1957 году в Андижане, отец был строителем, а мама – воспитателем в детском саду. Когда мне было два года, родители переехали в Ташкент, где мы с тех пор и проживаем. В 1980 году я окончила Харьковский гидрометеорологический техникум по специальности аэролог-радиотехник, и с 1981 года на протяжении 19 лет работала на узбекском телевидении электромехаником, то есть настройщиком съемочной аппаратуры.
У меня есть младшая сестра – Лариса, она медик, сейчас живет в Харькове, и брат Василий, который младше меня на семь лет, – он в США, где получил политическое убежище.
– В детстве у вас были какие-нибудь увлечения?
– Я активно занималась спортом: сначала легкой атлетикой, позже горным туризмом, альпинизмом. Сейчас им занимается мой сын: и для души, и по работе. Он промышленный альпинист и спасатель. (Денис – AsiaTerra.)
Денис Урлаев с женой и ребенком, Елена Урлаева и Мухаммад
– Кстати, о детях: насколько я понимаю, у вас кровный лишь один сын?
– Да, Денис Урлаев, ему сейчас исполнилось 30 лет. Вместе со своей семьей – женой и трехлетней дочерью Алисой – он живет у моей 86-летней мамы. Я очень люблю свою единственную внучку, но, честно говоря, мне ее некогда нянчить – просто не успеваю.
– А кем вам приходится 10-летний Мухаммад?
– Это сын младшей сестры моего мужа Мансура.
– Но, насколько мне известно, вы официально не зарегистрированы?
– Ну да, он мой гражданский муж, хотя мы вместе живем уже 20 лет.
– А почему до сих пор не расписались?
– Дело в том, что он только недавно развелся со своей прежней женой.
– Я слышал, мать Мухаммада не совсем здорова, говорят, у нее шизофрения?
– Да, это правда.
– А кто отец мальчика?
– Был один человек, но он женатый, поэтому нам пришлось взять опекунство над Мухаммадом, правда, неформальное. В 2010 году у нас даже хотели его отнять, забрать в детский дом. Это делала спецкомиссия при хокимияте Мирзо-Улугбекского района по заявлению одной женщины – провокатора, на протяжении ряда лет вставляющей нам палки в колеса, но при этом выдающей себя за правозащитника. За мальчика шла борьба, я проводила пикет на площади Мустакиллик (площадь Независимости, центральная площадь Ташкента – прим. авт.). После наших жалоб и пикетов всё затихло.
– Но может вам следовало бы официально усыновить мальчика?
– Официально не получилось: Мансур ему только дядя, а я признана судом недееспособной. В то же время, мать Мухаммада – 51-летняя Лилия – официально медициной признана здоровой. Вот такой парадокс.
– Она общается с сыном?
– Да, она живет с нами и помогает ему – учит рисованию, но в основном, конечно, воспитание [лежит] на нас с Мансуром.
– Мальчик воспринимает Лилию как свою мать?
– Воспринимает, но все равно мамой он называет меня.
– Я слышал, у него была проблема со школой…
– Из-за моей правозащитной деятельности его не хотели принимать в первый класс. Пришлось провести пикет, чтобы его туда приняли, и всё завершилось благополучно. Хотя первое время его притесняли, пытались выставить хулиганом, в общем, ему тоже досталось. Тем более что он был участником нескольких наших акций.
– Как он вообще относится к вашей деятельности, он осознает, для чего проводятся эти пикеты и акции, кто эти люди, которые вас окружают?
– Во всяком случае, он не боится милицию, не боится говорить правду. И мой муж тоже перестал бояться милицию, хотя, как он говорит, раньше относился к милиционерам с известной боязнью…
– При этом был слух, что он с ними сотрудничает…
– Нет, просто он интеллигентный человек, и всегда с ними разговаривает культурно.
– Он тоже работал на телевидении?
– Да, и сейчас там работает, уже много лет, раньше он работал на «Узбектелефильме», а сейчас – ведущий инженер в Национальном медиацентре. Кстати, именно на телевидении мы с ним и познакомились.
– Урлаева – это ваша девичья фамилия?
– Нет, Урлаева – фамилия по моему первому, теперь уже покойному, мужу – Вячеславу, с которым мы давно разошлись. Денис, кстати, наш общий с ним сын. А моя девичья фамилия – Евстигнеева.
– Сколько вы прожили с Вячеславом?
– Вместе мы прожили пять лет, пока я не познакомилась с Мансуром… Но с Вячеславом мы остались друзьями, он даже потом женился на моей подруге, с которой я и сейчас в хороших отношениях.
Елена Урлаева и Ада Ким
– А как вы пришли в правозащитное движение?
– Все началось с того, что у моего брата Василия попытались отнять детей – 3-летнюю Василису и 7-летнюю Настю, и он стал заниматься их спасением…
– Попытались отнять детей – с чего это вдруг?
– Его бывшая жена Гульнара работала в секретариате МВД РУ. Она от него ушла, а детей оставила. Три года он жил с ними, я помогала ему в их воспитании, а потом бывшая жена со своим новым мужем, тоже сотрудником милиции, решили отнять у Василия дом, для этого понадобилось забрать и детей. Это происходило в 1996 году. Сначала брат боролся один, ходил по разным инстанциям, потом и я подключилась, хотя на тот момент вообще не знала, что такое госинстанции и права человека.
Позже, в 1998 году, из-за того, что мы не отдавали детей, в отношении нас начались уголовные преследования – судили и брата, и меня. На волне этих преследований меня уволили с телевидения. После бессмысленных хождений по всяким инстанциям я стала искать защиту более надежную. Вот тогда я и узнала, что у нас есть «Общество прав человека Узбекистана» во главе с Талибом Якубовым. Я обратилась туда за помощью и увидела, что, оказывается, в стране есть правозащитники, и узнала, чем они занимаются. Они приходили к нам на суд наблюдателями.
– Чем суд закончился?
– Брата осудили на шесть лет за хулиганство…
– И в чем оно заключалось?
– Нет, все было сфальсифицировано: милиция нас избила и на нас же «повесила» хулиганство. Меня тоже признали виновной по этой уголовной статье и осудили на пять лет. Но, ко мне, как к женщине, применили амнистию и освободили из зала суда, а брат реально отсидел в каршинской колонии три года, а потом тоже попал под амнистию.
Мы продолжали борьбу за детей. В итоге в отношении брата, к которому применялись пытки, три раза возбуждались уголовные дела. По одному делу судья его оправдал, чем закончилось другое, уже не помню. В общем, два суда нам удалось выиграть, возможно, потому что все процессы мы доводили до жалоб в ООН, в чем нам помогал Якубов.
Василию везде отказывали в трудоустройстве, против него продолжались провокации, мы проводили пикеты, в которых участвовала и его вторая жена, выходец из Каракалпакии, Альфия. В общем, все мы поневоле стали борцами за права человека.
В итоге в 2008 году брат уехал в Бишкек, где попросил в местном отделении УВКБ (Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев – прим. авт.) политубежище. Получил его в США, позже к нему приехали жена с дочерью Василисой. А в 2012 году у них родилась дочь Мишель.
Сначала они жили в штате Мэн, а сейчас в штате Миссури, куда им помог перебраться и уйти от преследований Баходыр Чориев (известный оппозиционер – AsiaTerra). Сейчас Василий с Альфией учатся вождению, и, возможно, как Чориев, станут дальнобойщиками.
– А что за новые преследования?
– Василий столкнулся в Штатах с такой проблемой: у беженцев очень легко отнять детей, ведь у них меньше прав, плохое знание языка, отсутствие доступа к высококвалифицированным адвокатам. Дело в том, что Мишель родилась с очень малым весом. Брат пытался обвинить в этом врачей, те доказывали, что во всем виноваты родители – якобы Альфия перед родами плохо питалась.
В результате Мишель у них отняли, пытались отнять и Василису, но семья брата вовремя уехала в другой штат. Сейчас вопрос о Мишель рассматривается в суде – в начале октября мой брат ездил на судебное заседание, которое почему-то не состоялось, и теперь ожидается, что оно состоится в декабре.
– А откуда это имя – Мишель?
– Дело в том, что у нас отец – Михаил, в честь его он и назвал дочь.
– Давайте вернемся к вашему сотрудничеству с ОПЧУ…
Тогда в ОПЧУ, штаб которого располагался в квартире Талиба Якубова, мне всё понравилось. Из всех регионов приезжали правозащитники, и Якубов, на тот момент очень известный правозащитник, нас многому учил – как защищать, отстаивать права. Общество не имело официальной регистрации, но его организация была на высоком уровне. У нас даже работали свои юристы. Помню, как проходил республиканский курултай нашей организации…
– Много было участников?
– Человек восемьдесят – тогда в каждом регионе был свои активисты, которых [власти] преследовали.
– Ну, наверное, в то время все это было как-то помягче?
– Нет, их преследования были не менее активными и жестокими, чем теперь. Помню, был у нас такой активист – Шоврик Рузимурадов. Это было, кажется, в 2001 году. Не помню, куда он тогда ехал, то ли на курултай, то ли на какую-то конференцию, но по дороге он был задержан и потом в подвале МВД под пытками убит.
Хотя в то время в Узбекистане работали такие организации как ОБСЕ, «Фридом Хаус», в Ташкенте были офисы Би-Би-Си, Рейтерс, – все они нас поддерживали. Помню, я участвовала в тренинге ОБСЕ. Это сейчас ничего подобного в республике не происходит и кажется, что всюду царит пустота, а тогда всё это кипело и бурлило.
В то время мы регулярно организовывали пикеты – по нескольку раз в месяц. Помню, один из первых пикетов проходил в конце 1990-х у здания ташкентского городского хокимията (администрации – прим. авт.). Доехать до него удалось, по-моему, лишь четверым или пятерым. Талиб Якубов проинструктировал нас, как надо себя вести: что надо стоять молча и не поддаваться ни на какие провокации.
У нас были пикеты в защиту мусульман, за отставку президента Каримова, против пыток, против сноса домов… В 2001 году, когда мы шли на пикет с моей мамой, которая тогда решила меня сопровождать, я была впервые арестована и также впервые помещена в психиатрическую больницу, где мне был поставлен диагноз – шизофрения, и было определено, что я – человек социально опасный для общества.
То есть, уже тогда власти использовали подобные методы для расправы с правозащитниками: вместе со мной в психушке побывали многие наши правозащитницы, которым был поставлен тот же диагноз: Лариса Вдовина, Лариса Конакова – сейчас они обе уже проживают за границей, позже – Джамшид Каримов… В то время это была обычная практика властей по отношению к инакомыслящим.
– На основании чего в 2001 году вас поместили в психушку? По решению суда?
– Нет, сначала меня отвезли в опорный пункт милиции, который находился здесь, на ТТЗ (Ташкентский тракторный завод, недалеко от которого проживает Елена Урлаева – прим. авт.). Туда же вызвали психиатрическую бригаду, меня скрутили и отвезли в психбольницу.
– Почему, вы подали для этого какой-то повод?
– Нет, просто стала требовать, чтобы меня освободили. У меня с собой была большая сумка с плакатами, в том числе для кого-то из коллег, и я не хотела их подводить. В общем, с тех пор я стала «шизофреником» – содержалась и в психушке на Чукурсае, и в больнице по 5-му трамваю…
– Насколько я знаю, вас помещали на принудительное лечение много раз?
– Да, впервые – в 2001-м, второй раз – в 2002-м, это произошло после пикета в защиту мусульман. Вместе со мной тогда в психушку поместили и Ларису Вдовину. Нас продержали там около четырех месяцев, в течение которых неоднократно привязывали к кроватям и принудительно кололи всякими психотропными препаратами, сильно влиявшими на психику. Помню, от них даже немел язык, и было очень трудно разговаривать.
В третий раз меня поместили в психбольницу в 2005-м году, после андижанских событий. Поводом для этого стали наши требования провести независимое расследование случившегося плюс несколько пикетов у ташкентского монумента Мужества, который мы символически выбрали местом памяти жертв андижанского расстрела. И после одного из пикетов меня вновь на четыре месяца – с августа по декабрь – поместили в лечебницу.
В четвертый раз я попала в психбольницу уже из-за своего нервного срыва – это произошло после моей поездки в Турцию с 27 марта по 1 апреля 2012 года…
– После вашего возвращения из Турции, куда вы поехали по приглашению Мухаммада Салиха, вы утверждали, что его жена вас чем-то опоила. Вы до сих пор на этом настаиваете?
– Ну, его жена – целительница, и мне там давали всякие травы…
– Но ведь это могли быть примитивные мята, чабрец…
– Вы знаете, сейчас мне уже кажется, что просто тогда моя психика не справилась…
– С чем не справилась? Я не думаю, что, если вы находитесь в гостях у человека, мусульманина, неважно, хорошего ли, плохого, то он зачем-то станет вас травить. Я думаю, к вам отнеслись вполне гостеприимно, нет?
– Да, вполне гостеприимно, всё было хорошо, но, знаете, при этом я чувствовала, что на меня, мою психику было давление в плане религии…
– Со стороны жены Салиха? Я слышал, что она к религии относится чуть ли не фанатично?
– Да, фанатично, и не только она – Мухаммад Салих тоже. Может быть, это и к лучшему, я не знаю, то, что они не смотрят телевизор, не читают других книг, кроме Корана.
– А информацию они откуда черпают – только из интернета?
– Возможно, но у них всё очень сильно завязано на религии, и я как-то поддалась этому и даже приняла ислам. У меня что-то заклинило в голове. Как мне кажется, я поддалась какому-то гипнозу…
– Со стороны жены Салиха?
– Да, и, может быть, самого Салиха, потому что они как-то вдвоем на меня воздействовали.
– В чем же проявлялось это воздействие?
– Общение, беседы, мы ходили по мечетям… И почему-то я вдруг надела мусульманский платок и даже снялась для телевидения – я говорила про режим Каримова, как все преследуются… Под психологическим давлением я потеряла контроль над собой, и уже на обратном пути в самолете почувствовала себя плохо – моя голова уже как-то не так мыслила.
И когда я прилетела в Ташкент, мне стало совсем плохо… Помню, я читала молитву… Я думала только об Аллахе, об исламе и больше ни о чем. Я требовала, чтобы отключили телевизор, избавились от всей литературы…
– Говорят, тогда вы выбросили в окно даже всю свою правозащитную литературу?
– Я всё выбросила в макулатуру. Помню, пока муж был на работе, приходили какие-то бомжи, я предлагала им забрать всё из квартиры, и они забирали, и даже мебель из квартиры вынесли, потому что она была старая, а меня в Турции так настроили, что, мол, мусульмане спят только на новом, и никаких старых вещей в доме быть не должно.
Когда пришел Баходыр Намазов (правозащитник – прим. авт.) и еще какой-то наш активист, я точно не помню, кто, я их не впустила в квартиру – дескать, поскольку я теперь мусульманка, то без мужа никого не впущу. Они говорят: «Что с вами случилось? Выгляните хотя бы в окно». И когда я выглянула в платке, они поняли, что со мной что-то не так. Тем более что у подъезда стояла вся моя мебель – диван, кресла.
– Но мебель в итоге вернулась в квартиру?
– Нет, что вы, всё унесли… Через два дня сын Мухаммад позвонил Денису, мол, маме совсем плохо. А я уже тут газ включила – не помню точно, что-то было связано с газом, стала бить посуду и кричать: «Аллах акбар»… Помню, пришла Виктория Баженова (правозащитница – прим. авт.), и она тоже поняла, что я неадекватна. Потом пришел Денис, муж, и они совместно приняли решение срочно вызвать психиатрическую помощь, потому что я, как говорится, лишилась рассудка. То есть была как зомби, и это было страшно. Хорошо, остались некоторые документы, а так я почти весь наш архив своими же руками уничтожила.
В психбольнице я провела месяц, пришла в себя, а когда вернулась домой и осознала, что в доме нет никакой литературы, мне опять стало плохо. И сын говорит: мама, мы опять вызываем тебе психиатрическую… Я согласилась, и меня вновь, уже на десять дней, поместили в больницу.
Был и еще один раз – после того как в прошлом году ко мне пришел какой-то подозрительный парень и мы с ним долго беседовали на разные отвлеченные темы, в основном, вновь о религии – о чем-то связанном с Буддой…
– Откуда он вообще взялся, зачем вы его впустили?
– Мы всех впускаем: здесь постоянно открыты двери, мы всем оказываем помощь. И среди них оказался этот парень. Как мне кажется, я вновь подверглась психологическому воздействию, мне стало плохо… Моя мама позвонила на работу Мансуру, рассказала о моем состоянии, и их усилиями я вновь очутилась в психиатрической лечебнице… Сейчас я стараюсь более разборчиво относиться к людям и не поддаваться ни на какие провокации.
– Насколько, на ваш взгляд, вероятны новые срывы?
– Как я поняла, я отношусь к категории людей, которые легко поддаются гипнозу. Например, однажды я участвовала в сеансе гипноза, и гипнотизер велел [всем] сжать руки и сказал: у кого руки не разжимаются, тот подвержен гипнотическому воздействию. Так вот, у меня руки не разжимались. В общем, здесь уже, как говорится, природа, – подобное может произойти со всяким…
Я стараюсь всегда быть в боевом состоянии духа, но вот, к примеру, пару дней назад, после серии «хлопковых» рейдов, мне резко стало плохо – я лежала с давлением, даже встать не могла, и мужу пришлось вызвать скорую помощь. Мне сделали укол, и лишь тогда полегчало. Вообще, знаете, уже всё даёт о себе знать: и эта работа, и, может быть, возраст…
– А как вы сами себя ощущаете, в плане здоровья?
– Я ощущаю себя вполне нормальной и адекватной. Правда, иногда у меня случаются нервные срывы, и, как я сказала, это напрямую связано с правозащитной деятельностью, потому что мы постоянно находимся в стрессовом состоянии, словом, преследования так или иначе сказываются на моём здоровье.
Записал Сид Янышев
***
P.S. Интервью было взято за несколько дней до смерти Айдын Салих. Узнав об этом, Елена Урлаева попросила дополнить текст интервью следующими словами: «Я сожалею и выражаю соболезнования родным и близким Светланы-Айдын. Я знаю, и знаю, что она помогала многим нетрадиционным лечением. Я видела, с какой благодарностью к ней относились люди. Пусть земля ей будет пухом…».
(Окончание следует)
Справка
Елена Михайловна Урлаева (девичья фамилия Евстигнеева), родилась в Андижане в 1957 году. В 1980-м окончила Харьковский гидрометеорологический техникум по специальности аэролог-радиотехник. С 1981 года на протяжении 19 лет работала на узбекском телевидении электромехаником – настройщиком съемочной аппаратуры.
В 1998 году начала заниматься правозащитной деятельностью, в 2006-м возглавила созданный при ее активном участии «Правозащитный альянс Узбекистана» – неформальное объединение ряда узбекских правозащитников.
Неоднократно преследовалась за свою деятельность – много раз была судима, насильно помещалась на принудительное лечение в психиатрические больницы, подвергалась задержаниям и избиениям. В 2010 году была объявлена лауреатом премии Пера Ангера.
Информацию распространяет посредством рассылки по электронной почте.
Замужем второй раз, последний брак официально не зарегистрирован. Имеет сына от первого брака, а также воспитывает племянника мужа – Мухаммада.
http://www.asiaterra.info/intervyu/elena-urlaeva-my-postoyanno-nakhodimsya-v-stressovom-sostoyanii