Фундаментальными вопросами любой экономики – натуральной, плановой или рыночной – в любом обществе – от первобытного до современного – являются вопросы собственности и управления ею.
Именно от того насколько четко урегулированы эти вопросы между субъектами экономической деятельности и членами общества одновременно, согласно их уровню культуры, ментальности и традиций, и зависит эффективность экономики и стабильность общества.
Если посмотреть на исторические процессы с этой точки зрения, то можно увидеть сколько угодно примеров. В частности, распад социалистического лагеря и Советского Союза явился закономерным следствием крайне неэффективного управления так называемой социалистической собственности со стороны партгосноменклатуры, пришедшей к власти в 80-е годы. Обратный пример можно наблюдать в Китае, где гибкая и продуманная система управления собственностью на основе возрождаемых многовековых традиций и ментальности, вместо классовой риторики и политики Мао Цзэ Дуна, привела к укреплению экономической мощи и государства в целом.
…Поэтому в настоящей статье и будет рассмотрен вопрос собственности и управления ею, в контексте поставленных вопросов, на основе весьма содержательной монографии американского ученого-историка, профессора Гарвардского университета, Р.Пайпса «Собственность и свобода», опубликованной в 1999 году (Richard Pipes. Property and Freedom. Alfred A. Knopf, New York, 1999.)
Слово «собственность» вызывает у нас представление о физически осязаемых предметах: недвижимости, банковских счетах, акциях и облигациях. Но в действительности оно имеет намного более широкое значение, потому что в современном мире оно стало все больше относиться к невещественным видам имущества, таким, как кредиты, патенты, авторские права. Более того, как мы покажем по ходу дела, в семнадцатом и восемнадцатом столетиях западная мысль стала наполнять это понятие всеобъемлющим содержанием, распространяя его на все, что человек может считать своим, начиная с жизни и свободы.
…Существуют два вида собственности: производственная, то есть способная создавать новую собственность (например, земля, капитал), и личная — та, что идет исключительно в потребление (например, жилище, одежда, оружие, драгоценности). Так это понимается в обиходе.
Но в более широком смысле, по терминологии, которую усвоила западная теоретическая мысль, «собственность» с конца средних веков стала охватывать все лично присущее и принадлежащее человеку (латинское suum), включая его жизнь и свободу. Именно такое широкое определение собственности (property) или «личного достояния» («propriety»), как повелось говорить в Англии в семнадцатом веке и как впоследствии, по этому примеру, стали выражаться в американских колониях, перекидывает философский мостик между собственностью и свободой… Вся совокупность современных представлений о правах человека проистекает из такого расширительного понимания собственности.
Еще двести лет назад это было отмечено Джеймсом Мэдисоном: «Собственность… в конкретном смысле слова означает «господство, которого человек добивается и которым пользуется в отношении вещей внешнего мира, не допуская к ним никакого иного индивидуума».
В более широком и более точном смысле она относится ко всему, что человек ценит и на что имеет право; при том, что за всеми прочими людьми признаются такие же возможности.
В первом случае принадлежащие человеку земля, товары, деньги называются его собственностью. \
Во втором — человек выступает собственником своих взглядов и свободы их распространения. Он обладает особо ценной собственностью на религиозные убеждения и определяемые ими поведение и действия. Очень дорога ему собственность, представленная безопасностью и свободой его личности. В сферу его собственности входит свободное использование данных ему способностей и свободный выбор способов их применения.
Короче, если говорится, что человек имеет право на свою собственность, то точно так же можно сказать, что он обладает собственностью на свои права».
Представление о взаимосвязанности собственности и свободы едва ли ново — оно родилось в семнадцатом и стало общим местом в восемнадцатом веке, — но, насколько я знаю, никто прежде не пытался показать эту взаимосвязь на историческом материале. И о том, и о другом написано необъятно много: существуют сотни, если не тысячи работ о собственности и столько же о свободе. Следуют они, однако, самостоятельными, непересекающимися путями.
В одном случае внимание авторов поглощено развитием свободы и обеспечивающих ее политических учреждений, экономические же основы этого процесса почти полностью выпадают из поля зрения.
В другом, мы обычно имеем дело с работами экономистов, которые подают историю собственности без учета ее политических и культурных сторон.
Юридические трактаты на эту тему, как правило, пренебрегают и философскими, и экономическими, и политическими ее измерениями.
В итоге мы остаемся без основанного на конкретном историческом материале объяснения, каким же образом собственность расширяет свободу и как ее отсутствие открывает дорогу произволу власти.
К восполнению этого пробела я и стремился. Моя исходная гипотеза состояла в том, что общественные гарантии собственности и личной свободы тесно взаимосвязаны:” если собственность в каком-то виде еще и возможна без свободы, то обратное немыслимо.”
Выдержки из статьи Исмаил Даирова “О собственности и власти”.